Сквозь кучевые облака проглядывало бледное солнце. Оно светило, но не грело ― март еще не вспомнил, что он ― весна. Девушка лет двадцати стояла на коленях на влажной земле, подложив под коленки полиэтиленовый пакет, чтобы не испачкать джинсы. Она сажала клубни, которые уже к следующей весне станут полянкой разноцветных ирисов.
― Дашка? ― послышался голос издалека. ― Дашка! Шашкина! ― уже увереннее закричала Нина Михайловна, полная женщина в белой косынке, и побежала к знакомой.
Девушка, сажавшая цветы, узнала свою классную руководительницу из школы. Нина Михайловна была близкой подругой их семьи, почти второй бабушкой.
― Шашкина! Привет, мое золото! ― Нина Михайловна ласково обхватила ее плечи. ― Ты когда вернуться успела?
Встретились глазами… У Даши они были на мокром месте.
― Ты чего, малыш? Где Иван? Я думала, вы вместе приедете?
Тогда у Даши уже не осталось сил держаться. По щекам потоком полились слезы, девушка уткнулась лбом в плечо учительницы, а та уже и пожалела, что начала разговор.
― Он был прав! Тётя Ниночка, ― в неформальной обстановке Даша всегда её называла так, ― он же говорил, что так будет! ― все сильнее рыдала она.
― Тише, солнышко. Поплачь, ничего не говори…
Они простояли в обнимку минут пять. После присели на скамейку, стоявшую в паре шагов от места, где Даша сажала клубни. Даша, вытирая слезы рукавом куртки, потихоньку успокаивалась. Нина Михайловна молчала, боясь ляпнуть опять не то. Наконец, решилась:
― Ты давно вернулась?
― В начале января.
― У матери живешь?
Девушка снова притихла.
― Ладно, ― поднялась с лавочки тётя Нина. ― Я не буду тебе мешать…
― Все вышло так, как говорил дед… ― тихо прошептала Даша.
― Что-что?
Нина Михайловна вернулась на скамейку, и они вместе погрузились в воспоминания. Начало истории было положено два года назад.
***
― Дедушка! Дедушка! ― залетела во двор частного дома Дашка, одиннадцатиклассница. ― А угадай что случилось?
Пожилой мужчина, мывший машину, отвлекся, улыбнулся и вопросительно посмотрел на внучку.
― А меня… Ванька поцеловал! Впервые!
Дед недовольно поморщился и продолжил заниматься делом.
― Ну, ты что не рад?
― Не нравится мне твой Ванька.
― Так ты ведь его даже не видел!
― Дунька, он два года от тебя носом вертел, а тут все отшили его ― он и целоваться полез!
― Ну, бывает. Не нравилась, теперь понравилась… У нас уже все серьезно. Мы почти год встречаемся.
Дед ничего не сказал.
― Ты подработать сегодня хочешь? Или просто фильмец посмотрим? ― перевёл он тему.
― Хочу! А можно?
― Тебе все можно. Садись за руль.
Дашка, счастливая, села в водительское кресло только что помытого «ларгуса», дед расположился на переднем сиденье рядом. У Дашки ещё не было прав, она только готовилась к сдаче экзамена в ГАИ, но Владимир Петрович решил, что к моменту экзамена у неё уже должны быть настоящие навыки, поэтому сам её учил, на свой страх и риск. Работая на доставках, он часто оставлял на вечер пару не развезённых заказов, чтобы Даша сама их отвезла ― и потренировалась, и копейку заработала.
Они выгнали автомобиль со двора и поехали на Гидрострой, один из крупных краснодарских районов.
― Дунька, ты уже решила, куда поступать будешь?
― Да, на эконом.
― Когда это ты экономикой интересоваться стала? Ты ж в артистки всегда мечтала.
― Ну, там просто…
― Что просто?
― Не знаю!
― Эх, талант пропадет. Ты точно выбрала?
― Ну, знаешь, не факт же, что я буду потом экономистом работать…
― А зачем тогда туда поступать?
Она молчала.
― Ты, Дарья Сергеевна, в самом деле подумай, чем заниматься хочешь. С твоими мозгами хоть Москву покорять. А если даже не Москву, то просто надо знать, чего от жизни хочешь.
― Потом решу, ― отмахнулась девушка.
― Восемнадцать лет! Ты уже взрослый человек, не ребенок. Не затягивай, надо найти своё место в жизни.
Дед всегда агитировал Дашу на новые достижения. Часто у них бывали случаи, когда внучка со слезами на глазах кричала: «Не могу!». А Владимир Петрович, уверенно, грозно и в то же время заботливо глядя на внучку, возражал: «Можешь!».
― Не могу я без круга плавать! Утону! ― боялась Даша в пять.
― Можешь! Я же рядом! ― отвечал дед.
― Не могу на сцену выйти! Там столько людей! ― говорила она в девять.
― Можешь! Ты столько репетировала! Справишься!
― Деда… Я не сяду за руль… ― плакала она, когда относила документы в автошколу в семнадцать.
― Дунька! ― пронзительно смотрел на неё Владимир Петрович, и внучка знала, что тут уже не отвертеться.
Они все еще ехали на Гидрострой. Даша решила, что обстановка сейчас подходящая для важного разговора.
― Дедушка…
― Да, Дуняш?
― Я буду поступать на заочку…
― Это что за новости? Пропустишь лучшие студенческие годы?
― Ну, просто… Ты же знаешь, что Ваня — курсант? Он в этом году училище оканчивает…
― И?
― У них будет распределение… Я с ним поеду…
― Замуж позовет ― тогда и поедешь, ― отрезал дед.
― Ну, деда! Позовет!
― И ты из-за этого на эконом собралась? В театральном заочки нет?
― Ну… Да!
― Дуня! Ваня этот твой ― не мужик.
― Это еще почему!?
― Был бы мужик ― вёл бы себя по-другому.
― Ты его не знаешь лично даже!
― Да мне рассказов и слез твоих хватает! Только если женится!
― Ты меня не удержишь!
Владимир Петрович тяжело вздохнул. Дальше они ехали молча.
С тех пор в их семье часто возникали подобные ссоры. Даша уперто отстаивала любимого человека, намереваясь уехать с ним в другой город. Она пыталась доказать, что все серьезно: отказывалась ехать без Вани в семейные поездки (дед категорически не хотел его приглашать), несколько раз приводила его знакомиться (может, они подружатся?)… Осознав, что Владимир Петрович так и не одобрит её выбор, она стала сама готовиться к отъезду. Тогда их роли чуть поменялись.
― Дуня, чужой город! Маленький! Северный! Да ты к таким морозам не привыкла! А главное, ради кого? Ради того, кто кольцо на палец тебе надеть не может?
― Нет, деда! Я справлюсь! Ты же никогда во мне не сомневался!
― Да я не в тебе сомневаюсь, я в нем… Нет, даже не сомневаюсь. Я уверен, что ты через месяц приедешь обратно!
― Нет, я выйду за него замуж! ― упрямилась Даша.
В конце концов Владимиру Петровичу пришлось смириться.
― Ладно, шуруй … На море-то с нами съездишь перед своим севером?
― А Ваню возьмем?
― Нет.
― Тогда не поеду!
Дашу можно было понять… Столько нервов было потрачено, чтобы услышать это «ладно, шуруй». Ей уже ничего не хотелось, кроме как поскорее забыть о скандалах и уехать вслед за любимым человеком.
К слову, об Иване: Владимир Петрович не любил его по многим причинам.
«Ленивый, в свои двадцать три не думает, как денег заработать. С родителями ее до сих пор не познакомил! Видите ли, мама против их отношений! До скольких он будет маму свою слушать и подходящие моменты искать? Кольца на пальце у неё почему до сих пор нет? А когда Дунька его попросила помочь на доставке с выгрузкой товара, что он сказал? Что он к другу на день рождения собирается?! Планы у него, видите ли, другие! Что это за мужик? ― возмущался и жаловался дедушка дочери, Дашкиной матери. ― Ну, я ей отца заменил! Неужели мое слово ничего не значит!»
Календарные листы менялись со скоростью секундной стрелки. Даша поступила на заочку на экономиста. Все постеры в её комнате с великими артистами, на месте которых она всегда мечтала оказаться, очутились в мусорном баке. На их месте висели их с Ваней совместные фотографии.
* * *
Выпускной в училище. Вокзал. Маленький северный город.
― Алло! Дедушка, меня слышно? ― позвонила Даша Владимиру Петровичу, едва они с Иваном приехали на место его службы.
― Слышно. Ломоть ты мой отрезанный… ― сурово отвечал он.
― Деда, я такая счастливая! Мы сняли квартиру, но это временно. Нам служебку предложили, правда, она еще пустая совсем, ремонт нужен. Ваня сказал, возьмем, будем обустраивать потихоньку, уют наводить. А еще у нас снег выпал! Представляешь? Октябрь на дворе!
― Н, я рад, что ты рада. Что могу еще сказать.
― Деда… А еще мы думаем расписаться в феврале!
― Кошка в лесу сдохла?
― Ну, я серьезно вообще-то! Вальс со мной станцуешь на свадьбе?
― Станцую, ― вздохнул он, ― может быть…
― Что значит «может быть»?
― Да чувствую себя неважно, сердце прихватывает… Дай бог ещё дожить до твоей свадьбы.
― Дед, ну, что ты такое говоришь!
«Что ты такое говоришь…». Как много несёт в себе эта фраза. От неё веет уверенностью, верой, надеждой, немного беспечностью и наивностью… Судьба часто может сказать то, что вмиг перевернет твою жизнь. Сегодня ты смеешься, не понимая, как вообще что-то может пойти не по плану, а через месяц плачешь, и эти планы смеются над тобой.
В ноябре Владимира Петровича не стало. Даша отказалась приехать на похороны: «Я хочу запомнить его живым… Пусть последним воспоминанием будет день, когда он провожал меня на вокзал».
Родственники не могли понять внучку: «Он был тебе как отец! Неужели ты не хочешь проводить его в последний путь! Да ты должна была приехать ещё месяц назад, когда он тебе на сердце в первый раз пожаловался!».
Но Даша, правда, не хотела возвращаться домой… Боялась признать то, что его не стало. Да и… Столько усилий потрачено, чтобы попасть сюда, на север. А теперь спустя месяц опять ехать обратно? «В январе на сессию поеду, зайду на кладбище. А сейчас нет. Я здесь за него в монастыре помолюсь».
Родные на неё, конечно же, обиделись. Посчитали предательством. «Променяла деда на своего Ваньку!» ― грубо сказала мама. «Никого я не променяла! ― возражала Даша. ― Вы думаете, мне не больно от того, что его не стало?». Оставшись непонятой, девушка наотрез отказалась ехать. Теперь опорой для неё был только Иван.
Даша всегда считала: девушка может быть сильной, девушка может вынести многое на своих плечах, но счастлива она только тогда, когда ей позволяют быть слабой, только когда она может разделить бремя жизненных тяжб с тем, кто сильнее ― с мужчиной.
Примером такого для Даши был и навсегда останется Владимир Петрович. Правда, у нее никогда, ни разу за все девятнадцать лет её жизни, не проскальзывала мысль, что не все мужчины способны стать настоящей опорой. Кто-то не понимает, что это значит, кто-то просто не хочет этого делать, избирая для себя путь личных удовольствий… Странно. По идее, она могла задуматься над этим, глядя на отца, который бросил мать, когда та ещё была беременна. Хотя… Дашин папа все-таки старался приезжать раз в месяц, много помогал финансово, желая восполнить недостаток своего присутствия в жизни дочери. Какая-никакая, да тоже опора… Наверное. Даша об этом особо никогда не думала: приехал-уехал… У них не было душевной близости с отцом. Зато был любимый дед! Он и поддержит, и научит, и на море свозит! «Деда, можно ты будешь моим папой?» ― когда-то в детстве пошутила Даша. Шутка шуткой, а так и было. В сознании девушки других мужчин вообще не могло существовать!
А потом появился Иван и затмил ей белый свет. Но, как это часто бывает, пелена влюбленности постепенно становилась все тоньше. И когда Даша говорила Ване ― неважно, по какой причине ― что не может чего-то сделать или боится, то всегда слышала:
― Мои, что ли, проблемы? Не можешь ― не делай.
И это повторялось регулярно.
Страшнее одиночества может быть только момент, когда ты понимаешь, что человек ― вот он! Есть! Рядом! Но ощущаешь себя так, словно ты один.
* * *
― И ты не выдержала и вернулась? ― спросила Нина Михайловна, все это время слушавшая рассказ Даши.
― Да… ― грустно ответила девушка. ― Больно… Жила под крылышком у деда, была как за каменной стеной. Да поспешила с тем, чтобы под другое крылышко перебежать. Больно шаткая из Ивана опора оказалась. А теперь… А теперь ни парня, ни деда… ― по щекам снова покатились слезы.
Нина Михайловна и Даша, сидя на скамейке, одновременно посмотрели на памятник. На могилке Владимира Петровича.
Его изображение добродушно улыбалось. Родной и знакомый сердцу взгляд, как и прежде внушал: «Ты все сможешь! Я рядом!».
― Зачем ты сажаешь так много ирисов здесь? Уже целая полянка! ― поинтересовалась учительница.
― Сколько тёплых воспоминаний он мне подарил… Столько и ирисов…
Автор: Елизавета П.