Знаете, что самое сложное при переезде? Самое сложное это не поиск работы, не привыкание к новым магазинам и новым улицам и даже не смена привычного климата. Самое сложное — это найти подходящего парикмахера.
В родном городе у меня был личный парикмахер. Ее зовут Марина. Марина настоящий Моцарт, только в мире расчесок, ножниц и триммеров. Как и любой личный парикмахер, она точно знала как нужно. И даже если я просил сделать что-то необычное, она делала как обычно, и я был безумно этому рад. А еще Марина брала за стрижку пятьсот рублей.
Перед переездом я сходил к ней аж два раза подряд. У меня был коварный план уговорить парикмахера на переезд в Питер. Я соблазнял перспективами заработка, развитой инфраструктурой, уникальной архитектурой и безграничными возможностями большого города. Марина почти согласилась, а я почти решил половину своих проблем. Оставалось уговорить на переезд и смену обстановки Марининого пса, двух котов и мужа. А еще попросить банк, в котором они взяли ипотеку, подождать с приемом платежей, пока люди не обустроятся.
Удивительно, но план провалился. Как провалился он и с личным автомехаником, стоматологом и компаньонами по барам. Никто не хотел ехать за мной в мою новую жизнь. Эгоисты.
«Не беда — подумал я, — найду и здесь своего человека». Открыв электронные карты в телефоне, я обнаружил, что мой район просто кишит барбершопами.
В первом же из них меня очень мило встретили, сразу же забили в базу, выдали карту и озвучили ценник в восемьсот рублей. «Ну ладно, — думаю, — расценки выше, но где я сейчас найду питерский аналог Марины?» Согласился.
Через пять минут ко мне подходит назначенный барбер по имени Абдулла и протягивает «краба» со словами: «Привет, Александр, ну что, пойдем пострижем тебя?»
Абдулла мне сразу не понравился. И дело не в том, что он Абдулла, а в том, что это был тощий пацан лет девятнадцати, стриженный под машинку, и в сравнении с Мариной он выглядел как студент мукомольного техникума против Майка Тайсона.
Ну ладно, думаю, ничего, надо подстраиваться, надо пробовать.
— Сильно, — говорю, — не стриги, ножницами подровняй.
— Э-э-э, брат, ножницами это удлиненная стрижка, а ее делает только шеф-барбер.
Вот тут я реально завис. Оказывается, у барберов есть еще и боссы, которые стригут ножницами, а все остальные работают машинками, как студенты-первокурсники. И этот босс берет за стрижку аж в два раза больше. Единственное препятствие, с которым сталкивались все мои предыдущие парикмахеры, ― косые или прямые виски. Никто никогда не говорил мне, что есть проблема постричь ножницами. К слову, у меня обычная стрижка, но, если убирать машинкой, волосы потом начинают торчать во все стороны, как антенны.
Я подумал, что это плохой барбершоп, и ушел. Но, как оказалось, во всех остальных заведениях принцип был тот же самый, да еще и запись у них была везде на восемь лет вперед, а ценник устремлялся в бесконечную высь.
Прогуливаясь неспешным шагом между домами, я заметил непримечательную желтую вывеску «Парикмахерская», просто «Парикмахерская», без всяких там «Top gun», «Мужская территория» и прочей маскулинности. Единственное, что меня смутило, это то, что рядом со словом «парикмахерская» было слово «типография», и находилось всё это дело в подвале.
«Ладно, думаю, сколько ни плати ― хоть две тысячи, хоть пятьсот рублей, стрижка все равно всегда получается одинаковая». Захожу. Вернее, спускаюсь. Страшно стало уже на входе. Дверь в тамбур держала сильно натянутая пружина, и каждый раз, когда кто-то заходил, раздавался звук, напоминающий выстрел из корабельного орудия, от которого желудок внутри подпрыгивает.
Парикмахерская была, мягко говоря, странная. Там был всего один мастер — худая пожилая женщина с очень встревоженным лицом. На стенах висели плакаты из таких древних журналов, что все эти модели уже давно либо без волос, либо вообще на том свете. Старые стулья, фиолетовые стены, окошки под потолком; всюду коробки, пакеты, вперемешку с фикусами, какой-то полуживой аквариум с полуживой черепахой внутри; радиоприемник орет песни из молодости Энтони Хопкинса. Женщина сразу озвучила ценник в семьсот рублей, а потом добавила еще сто рублей за удлиненную стрижку ― видимо, это уже устоявшаяся такса.
Сначала меня повели мыть голову. Умывальник оказался в другом помещении, где, видимо, держали в заложниках недовольных клиентов, отказавшихся платить. Это была какая-то техническая комната с торчащими под разными углами трубами и свисающими с проводов лампочками. Раковина была зажата между стеной и железным шкафом и сильно шаталась.
Пока мне мыли голову, дверь в предбаннике без конца хлопала, вследствие чего вода затекала мне в глаза и за воротник.
Мне уже была не нужна Марина, я был согласен на Абдуллу. К счастью, мы вернулись в общий зал, и меня начали стричь. Через десять минут я всё же привык к хлопанью двери, а вот мастер, несмотря на то что находилась там постоянно, явно никак не могла себя побороть и иногда подпрыгивала. На меня было потрачено половина бутылька хлоргексидина и целый мешок извинений.
За сорок минут в парикмахерскую не зашел ни один клиент, зато какой-то курьер притащил кучу коробок для типографии, потом ворвался неадекватного настроя дед и долго пререкался с моим мастером по поводу работы типографии. Видимо ее хозяин от него скрывался, и дед пришел вымещать злобу в парикмахерскую (всё логично). А после пришел и сам хозяин типографии. И не просто поздороваться ― он пришел греть свой обед.
Микроволновка стояла в метре от меня. В течение следующих пяти минут я нюхал хлоргексидин и картошку с курицей, а еще оливье, который зачем-то тоже подогревали. Из колонок лились песни Шер, а изо рта хозяина типографии ― громкие тирады по поводу того, как сильно задрали арендную плату и как сильно задрали клиенты.
Ах, Марина, Марина, на кого же ты меня оставила?
Вообще, когда стригут ножницами, неясно, что там получается. Прищепки держали мокрые волосы, а мастер как-то неуверенно вгрызался в них ножницами, при этом сильно прищуриваясь и немного отворачиваясь, словно садовник, который учился стричь кусты по роликам в Ютубе.
«Скупой платит дважды» — повторял я про себя словно мантру, надеясь, что закон подлости обогнет меня по длинной дуге.
Появился фен, настал момент истины.
— Вас уложить? — спросила женщина, уже более уверенным голосом.
От пережитого стресса я было подумал, что она хочет уложить меня на лопатки, но мастер достала воск для волос, и я неуверенно кивнул.
Очень резкими и интенсивными движениями, какими древние люди высекали огонь из дерева, женщина растерла воск в ладонях. Я даже не успел пикнуть, а она уже запустила пальцы в мои настрадавшиеся волосы и начала укладывать. Слезы текли, но я терпел. По итогу всех манипуляций я ожидал увидеть что-то из творчества Босха на своей голове, но, как ни странно, мне стрижка понравилась.
Терминала у женщины, разумеется, не было. Только черный нал ― как в настоящем подпольном заведении. Зато мне дали скидочную карту, напечатанную в соседней типографии, и пообещали скидку пятьдесят процентов на пятую стрижку.
Завтра, у меня, кстати, второе посещение.
Александр Райн